О реформе мeмов о суде

По прочтении интервью меня не покидает ощущение, что с «необходимыми обременениями» дело действительно обстоит неважно. По крайней мере, одним из таких обременений в Европе принято считать негласный запрет популистских высказываний в адрес судебной власти. А интервью просто наполнено такими высказываниями, имеющими мало общего с европейской правовой логикой.

Ажиотаж вокруг якобы потребности в России очередной судебной реформы, кажется, уже перешел все рациональные границы. Возникает впечатление, что судебная реформа это не уникальное историческое событие, а стиль жизни некоторых российских юристов.

В интервью можно также прочитать весь обычный набор критики, на которой должна быть обоснована необходимость реформы. Речь идет об оправдательных приговорах – как нам без них – и о том, что их мало по сравнению со сталинскими временами (хотя почему бы не сравнить с США или, например, Японией, где 0,02 % оправдательных приговоров?), об отсутствии мотивации судебных решений, о внешнем давлении на судей (его оказывается нет, но почему-то надо продолжать об этом говорить, почти рефлекторно), о спасении судебной системы присяжными, о необходимости массового и, видимо, принудительного призыва адвокатов на судейские должности (чего в Европе, конечно, никогда не было – судьи и адвокаты изначально разные юридические профессии, не говоря уже об опасности конфликта интересов) и т.д.

В этих рассуждениях для европейского юриста много наивного. Например, наверное, эксперт не в курсе: обычно, решения Государственного Совета Франции, т.е. высшего административного суда страны, содержат одну страницу. Они в чем-то хуже? Во Франции это никого не беспокоит – в каждой стране свой судебный стиль.

Что адвокат хотел видеть больше оправдательных приговоров, это нормально. Тогда он считается успешным. А если российские адвокаты не могут за всю профессиональную практику, как написано, добиться хоть одного оправдательного приговор, я абсолютно согласна с автором, есть проблема… с профессионализмом этих адвокатов.

Вспомним, допустим, слова адвокатов группы Pussy Riot: «У нас были договоренности, что в том случае, если медийная компонента, которую мы придаем этому делу, будет больше вредить, чем помогать, мы выйдем из дела».

Все понятно, они занимались пиаром, а не юридической защитой клиентов. В этом опять виноват суд? Есть ощущение, что иногда адвокатам даже выгодно – с точки зрения пиара – когда их клиент находится в тюрьме… Но, с точки зрения профессионализма, не говоря уже об этике…Не будем оспаривать цифры оправдательных приговоров в России, хотя непонятно, по какой методике их считает doyen, как мы говорим во Франции, российского адвокатского корпуса.

Например, он включает сюда дела, рассмотренные по ходатайству обвиняемого о том, что он признает вину и согласен с обвинением, причем по результатам обязательной консультации с адвокатом (гл. 40 УПК РФ). В России сегодня таких дел около 60-70%. Таков закон. Таковы советы адвокатов клиентам. В этом опять виноваты судьи? Какова вероятность оправдательного приговора по делу, когда обвиняемый с адвокатом официально согласны с обвинением? В США, например, такие дела вовсе исключаются из статистики обвинительных приговоров, хотя люди нередко оказываются в тюрьме. Если их включить, то число оправдательных приговоров по отношению к общему количеству уголовных дел, поступивших в суды, составит в США 0,5%. Так по какой методике считает господин Пилипенко?

Кроме того, в Европе никто никогда не считал количество оправдательных приговоров критерием качества судебной системы. Что посоветует уважаемый адвокат своему клиенту: принять решение следователя об отказе в возбуждении уголовного дела или настаивать на возбуждении против себя уголовного дела и дожидаться оправдательного приговора? Европейская система предварительного расследования исходит из предпочтительности первого варианта. Тогда почему уважаемый doyen российских адвокатов не считает адвокатским успехом бесчисленные решения об отказе в возбуждении уголовного дела, об их прекращении на следствии и в суде, не складывает эти решения вместе (как успех защиты) и не противопоставляет их общему числу обвинительных приговоров? Мы во Франции делаем именно так. Для нас важно не число оправдательных приговоров, а наоборот – число обвинительных приговоров по отношению к общему количеству уголовных дел, попавших в поле зрения системы уголовной юстиции.

Но в логике эксперта все иначе. Для него именно присяжные должны спасти судебную систему России. У них ведь почти 20% оправдательных приговоров. И правда. Но почему-то он не говорит, что данная тенденция существует во всех странах, а не только в России (профессионалы оправдывают редко, непрофессионалы – чаще). Значит, количество принятых оправдательных приговоров присяжными в России связаны не со специфическими свойствами российской судебной системы, а с особенностями человеческой природы. Когда судья рассматривает дело профессиональным взглядом со всем правовым и теоретическим аппаратом юриста, то присяжный видит себя на месте подсудимого и реагирует на уровне эмоций. Около 20% оправдательных приговоров (причем везде – от США до Южной Кореи, включая Россию), принятых присяжными не означает, что они отпускают всех невиновных и осуждают всех виновных, а просто им «жалко парня». Именно поэтому во Франции, чтобы корректировать систему присяжных, которая применяется исключительно по делам об особых тяжких преступлениях, в 2000 году создали апелляционный суд присяжных. Этот суд заново рассматривает дело, в том числе по протесту прокурора.

Что касается предложенияПилипенко создать в России систему присяжных по делам обо всех экономических преступлениях, то здесь логика вообще более чем странная. Сначала он сетует на то, что следователи ничего не понимают в экономических преступлениях, так как им незнакомы такие слова как «банковская проводка» или «свифтовка». Допустим. Что из этого следует по Пилипенко? Оказывается раз следователь плохо знаком со «свифтовками», то рассмотрение таких дел надо поручить… суду присяжных. Полный нонсенс. Или предполагается, что в состав присяжных будут входить только аудиторы с бухгалтерами. Дескать, «всех адвокатов – в судьи, всех бухгалтеров – в присяжные»…

Если серьезно, то развитие такого сложного феномена как «предпринимательское уголовное право» (droit pénal des affaires) предполагает специализацию следователей и судей, а не суд присяжных. Во Франции, например, по делам об экономических и финансовых преступлениях существуют специальные правила, исключающие их рассмотрение с участием непрофессионалов (только в особом профессиональном составе). Кадры действительно нужно готовить, нужны учебники, специальные курсы в университетах, юристы очень высокой квалификации. Но суд присяжных здесь причем?

Наконец, последнее. Лейтмотивом интервью господина Пилипенко проходит тема давления на судей. Дважды, Пипиленко объясняет, что скорее всего его вообще нет. Цитирую:»Сейчас, я думаю, никто особенно уже на судей и не давит». И дальше: «Повторяю, у нас нет доказательств прямого давления. Но…»

Нет давления, нет доказательства, но … давайте будем обсуждать его (отсутствующего давления) последствия. Заодно и тень бросим на судебную систему. Честно признаться, совсем не по-европейски.

Если у кого-то есть интерес к реформе судебной системе в России, то можно предложить начать с реформы мемов о суде. «Ничего цивилизованного» в них нет – элементарный популизм, иногда, откровенно говоря, граничащий с пошлостью.