Петербург XIX века как Город грехов: «Дуэлянт» Алексея Мизгирёва
«Аттенция, господа!» — призывает конферансье и объявляет выход рыцаря. Рыцарь (Пётр Фёдоров) забьет гвоздь в доску шестью выстрелами пуля в пулю, собьет рикошетом серебряный стакан с собственной головы и тем же приемом пустит финальный заряд себе в грудь, лишь частично прикрытую доспехом. Расплачиваясь с исполнителем смертельных номеров, конферансье уважительно шепнет: «Редкий аттракцион — публика понимает». На улице ждут карета, Петербург второй половины XIX века и продолжение кровавого пути за отнятой честью.
Режиссер Алексей Мизгирёв («Кремень», «Бубен, барабан», «Конвой») снял историю про рыцаря без страха, но с упреком. Самоубийственным трюкачеством отставной капитан Яковлев занимается во время, свободное от еще более рискованных и морально сомнительных заработков. Яковлев — бретер, убивающий бретеров: дуэлянт, принимающий анонимные вознаграждения за поединки с теми, кого не знает лично. Однако цепочка посеянных им в Петербурге смертей оказывается неслучайной — где смерть, там граф Беклемишев (Владимир Машков), напрямую говорящий: «Вокруг ложь, а я бог лжи». Тут никто не скрывает от зрителя своей сущности, что не мешает детективной составляющей сюжета.
Кадр из фильма «Дуэлянт»
Самой грубой ошибкой, в какой-то мере оправданной в случае критика-иностранца, будет искать в «Дуэлянте» историческую достоверность. Мизгирёв цитирует параграфы из реальных дуэльных кодексов, но превращает каждый поединок в изощренный аттракцион (впрочем, тоже по мотивам реально практиковавшихся). Художники находят для съемок подлинные дуэльные пистолеты, но только для того, чтобы режиссер поместил их в свой собственный, авторский от начала до конца мир. Мир, далекий от реалий исторического романа, зато узнаваемый для тех, кто видел фильмы того же автора, где место имперской столицы 1860-х занимала Москва 2000-х, а место ищущего потерянную честь героя — офицер военной комендатуры и начинающий сотрудник МВД.
Чтобы понять природу анти-историцизма «Дуэлянта», достаточно всмотреться в Петербург Мизгирёва. В нем дождь не стихает ни на минуту. Буквально: льет и льет, и это не столько штамп, сколько условность кинокомикса. Представленный парой углов город, частично выстроенный декораторами, частично нарисованный — с угрожающе растущим над Невой скелетом исполинского моста — уже вызвал у критиков ассоциации с Лондоном из гайричевского «Шерлока Холмса». Внешне оправданное сравнение, но в гораздо большей степени Петербург Мизгирёва — это русские Готэм-сити (город Бэтмена) и Бэйсин-сити (место действия «Города грехов» Фрэнка Миллера) — утрированно беспросветные пространства, где нет такого героя, что был бы безгрешен.
Раньше внешне реалистическое кино этого режиссера сбивало с толку тех, кто ждал «чернухи» про отечественные реалии. Сбивало концентрированными эмоциями героев и странным языком, на котором они изъяснялись. Дело в том, что «реалистический» Мизгирёв снимал своего рода кинокомиксы (сценарии к которым, как и в случае с «Дуэлянтом», писал всегда сам): с тем же городом грехов как средоточием зла, с героями, упрямо прущими напролом, и с рублеными репликами, которые хочется заключить в «баблы». «Твердость не тупость» и «Помогай мне простить тебя» в «Кремне». «Во мне беспредела нет», «Хорошая рука — хорошо» и, в качестве образцового диалога: «Здесь больно? — Здесь? Здесь не больно. — А где больно? — Нигде не больно» — в «Конвое».
Кадр из фильма «Дуэлянт»
Язык героев «Дуэлянта» — тот же: скупые, рваные, словно поломанные грубыми ударами то ли трубы какой, то ли приклада фразы. Преимущественно про кровь: «Не бойся крови — она сама боится тебя», — заговаривает героя от смерти алеутская шаманка. «Сумасшедший, но дворянин: я всегда вижу эту кровь», — заключает председатель общества офицеров. «Дела крови — самые тонкие», — оправдывает сложность решения дела чиновник-взяточник.
Добавьте к этому антиутопически прекрасные костюмы, красоту выстрелов — в упор и через полупрозрачный экран, эффектные углы съемки в интерьерах петербургских дворцов, выбранные оператором Максимом Осадчим, и серию выдающихся ролей, от второго плана до эпизодических. Трогательный в роли единственного на фильм слишком правильного (вспомните, чем это чревато в беспросветных комиксах) героя Павел Табаков. Превращающийся из клоуна в негодяя Сергей Гармаш с деревянной рукой. Немец Мартин Вуттке, не то по-гоголевски, не то по-фаустовски посредничающий в сделках с дьяволом. Александр Яценко и Юрий Колокольников, каждому из которых хотелось бы подарить спин-офф — отдельный комикс про героя, нам пока мало знакомого, но уже интересного.
От идеального фильм отделяют буквально две сцены: обе в карете и обе с героиней Юлии Хлыниной, но это не вина актрисы. В этом утрированно маскулинном кино любовная линия выглядит навязанным компромиссом, отсюда избыточная неуместность этих сцен. В первом случае представьте себе, что каретоподобный кузов автомобиля с Ди Каприо и Кейт Уинслет перенесли средь бела дня из темного трюма на оживленную верхнюю палубу (то есть в данном случае на петербургскую улицу). Во втором — просто вообразите, что последние тридцать секунд фильма подклеила студийная комиссия по приведению финалов к ожиданиям фокус-групп.
Кадр из фильма «Дуэлянт»
Лучше вытеснить эти кадры наглыми отсылками к религиозному искусству и евангельским сюжетам. Мизгирёв открывает фильм фреской, на которой изображено не то положение во гроб, не то снятие с креста. В середине истории живописная поза воспроизводится, когда герой Фёдорова перейдёт границу между жизнью и смертью, и алеуты опустят его побелевшее тело в воду. И закрепление эффекта наступит в сцене битья шпицрутенами: прохождение сквозь строй солдат с прутьями превращается в эпизод Страстей Христовых (а сюжет фильма — в парафраз «Бен-Гура»: тоже история про поруганную честь, ссылку на верную смерть и чудесное возвращение).
«Не молись за меня — мне не помогает», — резюмирует путешественник по ту сторону смерти Яковлев. Это не только русский «Город грехов», но и русские «Мертвец» с «Псом-призраком». Аттракцион и правда редкий. Хочется верить, публика поймет.
