Писатель Александр Снегирёв: «В какой-то момент хочется начать все крушить»

– В фильме вы производите впечатление очень закрытого человека. И более того – хрестоматийного писателя. Живёте в уединении, вдалеке от городского шума. Как вы смогли пустить в свою жизнь камеру?
– Вы абсолютно правы, я очень закрытый человек. И как все замкнутые системы нуждаюсь в открытости. Поэтому и пишу, поэтому и готов раздеваться – в прямом и переносном смысле. Это инстинкт самосохранения. Без поиска настоящего себя я просто распадусь, перестану существовать.

А камеру пустил из чистого эксперимента. Я как зритель люблю олины (Ольги Столповской. — Лайф) фильмы. И тут нет никакого "муж-жена". У неё классно получается, поэтому что же я, буду стоять на пути ещё одного интересного фильма? Однако было очень сложно, на меня ступор находил иногда. Или вот смотришь в фильме на эпизоды, где я якобы искренен, а это поза, и я сам это вижу.
– А у вас с Ольгой не возникло конфликта интересов? Скажем, у вас не возникало желания превратить вашу историю в роман?
– Такого не было. Ольга снимала без изначального плана. Сюжета изначально не было, не было предмета спора. Она начала снимать, чтобы форму не потерять. А потом начало сыпаться то, что сыпалось. С ребёнком ситуация, с домом… Какое-то чутьё сработало.
Страх, что украдут сюжет очень редко оправдывается. Все мы знаем, как Гончаров рассказал сюжет Тургеневу, а он, недолго думая, написал роман – "Отцы и дети". Гончаров очень обиделся. Но написал бы он этот роман или писал бы его очень долго, а Гончаров, как известно, писал именно так. Побеждает всегда сильнейший. Главное, чтобы читателю понравилось.            
– Хорошо, а потом, после фильма, не захотелось его как-то драматизировать? Возможно, снять игровое кино?
– Некоторые моменты я мог развить в прозе. Вся эта история подтолкнула меня к рассказу “Бетон” – одному из лучших рассказов, которые я написал за свою жизнь. Там пенсионер узнаёт, что его дом будет разрушен и он просто заливает весь свой дом бетоном. Не случись в моей жизни этого кошмара, мне не пришла бы эта идея. Мы часто сетуем на неудачи, а ведь именно они нас вдохновляют. Хотя, конечно, мягкое кресло, клетчатый плед…
– Не нажатый вовремя курок.
– Да, рано или поздно любое мягкое кресло этим заканчивается.
– Однако героя "Левиафана" похожая история едва ли на что-то вдохновила.
– Я всё никак не могу решиться посмотреть "Левиафан". Именно из-за тяжести этой драмы. Отношение к миру меняется. Конечно, в какой-то момент хочется начать всё крушить. И я понимаю людей, которые, потеряв последнюю надежду, на это идут. И мы постоянно это видим. В Москве постоянно какие-то сносы, людей выселяют из квартир. Боюсь, как бы однажды критическая масса терпения не перевалила за край. Раньше платили хорошие компенсации, люди даже были рады, но после кризиса…
На самом деле, это архетипичная история. Дом – это наше всё. Семья, очаг, вещи, фотографии – когда тебя всего этого лишают, весь мир рушится. Это ещё в Великую Отечественную было – человек возвращается домой, а там печка одна стоит, всё сгорело.
Знаете, я не удивляюсь, когда слышу, что сумасшедший стал стрелять из окна или напал на прохожих. Человека просто довели. Мы должны задуматься над этим. Дубровский, фактически.          
– Выходит какое-то бессмысленное сопротивление.
– Я вам сейчас одну историю расскажу. Мой двоюродный дедушка во время войны попал в плен и потом по лагерям мыкался. Он мне рассказывал, как их в одном из лагерей морили голодом. Дизентерия, народ в бараках медленно подыхает. И он из последних сил каждый день совершал бессмысленное действие – выползал из барака к бочке с водой и умывался. И он сам не знал, зачем это делал. В конце концов, он выжил. Более того, все, кто умывался — выжили.

Очень важно вопреки тщете и отсутствию надежды, делать то, что должен делать. Нет ничего более правильного, чем бессмысленные действия, чем системная попытка оставаться человеком. Именно это делает нас людьми. А может быть и богами.    
– Боги, как известно бессмертны. Я думаю, каждый творец видит себя спустя столетия.
– Да, тщеславие и амбиции есть.
– Не было опасения, что "Год литературы" не оставит вашим будущим биографам места для мифологизации?
–  Есть такой парадокс: чем больше мы о себе сообщаем, тем больше возникает поводов для мифологизации. Разумеется, если о человеке ничего неизвестно, то можно всё что угодно домыслить – как о Сэлинджере или о Пелевине. В целом я не думаю о том, как на меня будут смотреть спустя годы. Вроде бы правильно думать, но с другой стороны это смешно и нелепо. Нужно жить сегодняшним днём, не придавая себе слишком большого значения. Так можно и памятник при жизни превратиться. А кто я такой, чтобы быть памятником? Писатель и писатель, писателей в России много.
И далеко не меня одного снимают на видеокамеру. У звёзд "Инстаграма" миллионы подписчиков. Кто останется в веках – большой вопрос. Главное, делать то, во что веришь и что нравится. Идёт в руки стать персонажем фильма – становись. Есть шанс сказать правду – говори. Я попытался.